Архив:Абрам Брынза:На кухне

Они хорошо сидели в замызганной, с отбитым кафелем хрущевской кухоньке Соломона Хайкина и занимались любимым делом — свергали тоталитарный режим. Делу свержения помогал благородный борматье, перемежавшийся мутным первачом и пивом. Тараканы всех полов, мастей и размеров по-хозяйски расселись по плинтусам и внимали цвету правозащиты. Во главе стола, зажатый между подоконником и стеной сидел Лев Натаныч со стаканом первача в потной руке и руководил революцией. Напротив его высился волосатой горой уже изряднопорядочный Соломон и рокотал о героической защите Химкинского леса, о том, как он в одиночку на деревянном друидском танке, сделанным Василисой Пинхусовной с внучками, отбивался от наседавших со всех сторон чекистких бульдозеров:

— ...И когда чекистский танк оказался на расстоянии двух метров от меня, — гундел Соломон, расплескивая первач по бороде, — я вспомнил все!.. Вы не поверите, фройляйн, все прожитые годы прошли передо мною... Но я — солдат! С именем первого президента Евросоюза...

Соломон сгреб из банки охапку шпротов и погрузил в недра бороды. Одна шпротина отвалилась и застряла в бороде, радуя завтрашней трапезой. Вкусно почавкав, Соломон принялся рассуждать о тактико-технической характеристике чекистского танка — трактора «Сталинец» — толщине брони, главном калибре, водоизмещении. Фройляйн Василиса Пинхусовна слушала его невнимательно. Облокотившись плоским задом о газовую плиту, она курила беломорину, изредка интеллигентно икая. Саша Давидович Перельман уже отдыхал на полу у ее ног. Натаныч покосился на бедро Пинхусовны и прикинул. Выходило, что без пива бедро не пойдет — сухое очень. Тогда он перевел взгляд на бритый череп Быдлата.

Быдлат Ох@йжабы, молодой калмыцкий правозащитник («Кстати, где он?» — спрашивает автор), сидел под окном, прислонившись к батарее и сложив ноги на Саше Давидовиче. В руках Быдлат держал музыкальный инструмент с единственной струной. Одет он был в оранжевый балахон с надписью JUST FOR FUN на груди. Быдлат размышлял об альтернативности всего сущего и временами дергал за струну. Каждый аккорд отзывался в голове Натаныча мелким взрывом. Качнувшись на табурете и чуть не свалившись на калмыка, Натаныч в неверном свете керосиновой лампы увидел на его лысине контур шахматного коня — Быдлат начал карьеру правозащитника при дворе Кирсана Илюмжинова. Натаныч мотнул головой, отгоняя наваждение, — конь ускакал.

— Слушай, фофан, — спросил калмыка Натаныч, — почему я не вижу Боруха? Где его мотает, когда он нужен здесь, на боевом посту?

Борух Ебцов нерегулярно посещал их заседания, так как преимущественно сидел по полицейским участкам. А сейчас ему вообще было не до собраний. Лубянский унитаз стремительным домкратом пал на борухомобиль, Борух переживал по этому поводу депресняк и лечил его в одиночестве.

— Дык, он таперича хором поет, — подумав с пять минут, ответил Быдлат, — на ремонт.

— Как это хором? — Натаныч аж начал трезветь.

— А вот так, хором. С Троицким и Женечкой Чириковой, иногда Шевчука берут. Разучат что-нибудь слезливое и ходят по электричкам. Госдеп-то гранты зажимает, все бабло на теневые чемоданы с интернетом спустил. Вот и приходится выкручиваться, кто во что горазд.

Диалог начал принимать неприятный денежный оборот.

— Слушай, а где тогда Брынза? — Натаныч быстро перескочил на другую, как ему показалось, безопасную тему.

— Дык, где? Еще третевдня сожрали. Сам же под «Хайль первый президент Евросоюза!» закусывал.

— Я не про ту брынзу, я про Абрашку.

— А-а, про Абрашку. Дык, поди бегает Абрашка с фотоаппаратом, папарацци хренов. А может и не бегает. Может дали ему по кумполу его-же фотоаппаратом, как Кашину, и валяется теперь в подворотне, — Быдлат мечтательно вздохнул и закатил глаза, — таперича к нему в больницу Путин придет, кафедру в вэ-шэ-э дадут, будет студентам мозги парить, какой он не Сахаров и одновременно Сахаров. Диалектика, ебенать, это ж понимать надо... — завел он канитель.

Натаныч не стал дальше слушать и поднял глаза. Мутный взгляд скользнул по висевшей на стене фотографии в деревянной рамке. Это был известный каждому советскому интеллигенту кухонный портрет академика Сахарова и Елены Боннэр. Фото Соломона было с автографом — лица правозащитников были прожжены сигаретой, а под Еленой Боннэр красовалась подпись «Сука». «Все же Сандра Нова заходила к Соломону», — пришел к выводу Натаныч. Ему тут же представилось, как грациозная, пахнущая свежестью Сандра входит в кухоньку, ее неподражаемый малороссийский говор, лебединый изгиб шеи. «Почему ты не с нами, почему ты сталинистка», – затосковал Натаныч. Воображение разыгрывалось. Он уже представлял, как будет пытать Сандру в застенках, когда демократическим путем придет к власти. Воображение услужливо подсовывало дыбы, плетки и прочий пыточный инвентарь. Натаныч уже мысленно примерял кожаный прикид, как вдруг опомнился и попытался перескочить на другую тему, пока Василиса не заметила эрекции и не приняла ее на свой счет. Чтобы отвлечься, он поднял стакан с первачом, но между стаканом и ртом проскочила идея.

– Соломон, – воодушевился он, – откуда у тебя самогон? – и, чтобы отвлечь друга от баталий, похлопал его по руке.

От громкого звука друг сотрясся вместе с хлипким столиком. Тараканы шуганулись. Соломон перевел взгляд на Натаныча и залип. Было видно, что он еще на поле брани отмахивается от цепких лап чекистских танков. Сквозь очки на вождя освободительных движений уставились дульные срезы главного чекистского калибра. Наконец, Соломон выплыл из танковых стволов на поверхность:

– С какой целью интересуетесь, Лев Натаныч?

– Да так, вот любопытствую, где ты такой забористый самогон берешь? Может и мне обломится?

Соломон замялся. Похоже, ему не хотелось раскрывать поставщика:

– Да, один старый приятель по случаю подогнал.

– Это не тот ли приятель с верхнего этажа? – поинтересовался Натаныч и глазами указал на изуродованную фотографию, демонстрируя свои дедуктивные способности. Соломон понял:

– А что, сосед уже не может по-соседски поставить бутылочку?

– Что-то не переводятся у тебя эти бутылочки, – съерничал Натаныч.

Краска бросилась в лицо Соломона, но на и без того красной роже этого не было заметно. Чтобы интеллигентно замять разговор, вождь революции обратился взором к прислонившемуся к косяку Срулю Хитлевичу. Осознав, что наконец попал в поле зрения вождя, Сруль подорвался и поставил вопрос:

– Лев, скажите, наконец, что с грантами?

– А у вас что, проблемы с грантами? – вождь изобразил недоумение.

– Проблемы? И вы так спокойно об этом говорите! – Сруль завелся, – вы видите эти брюки? – Сруль потрепал себя за изгвазданную штанину, – это пасхальные брюки. Раньше я надевал их только на пасху, а теперь я ношу их каждый день.

– Да, вид у вас гусарский, – согласился Натаныч.

– Гусарский?! – Сруль пошел пеной и завыл, – где мои гранты?!

– Да у тебя, старая жаба, поди кубышка на даче заныкана, – взъерепенился в ответ вождь революции, – поди, и на портки, и на новый БМВ хватит, – Натаныч постарался успокоиться и взял тоном ниже, – или вот, брали бы пример с Боруха, ходили бы по электричкам.

Сруль взорвался:

– Никогда, никогда еще Хитлевич не протягивал руки! Верните мне мои деньги!

Матерый правозащитник никогда не давал спуску подзащитным, не стал давать и теперь:

— Ну и пошел нах@й, старый козел, – спокойно отрезал он, давая понять, что аудиенция окончена.

Сруль набрал полную старческую грудь воздуху, отвалил челюсть и выпалил:

— Сами вы идите! Хитлевич без вас справится! Хитлевич вас всех продаст и купит! Вы еще придете к Хитлевичу!

— Попутного хуя в горбатую спину, карбонарий хренов, — напутствовал его Натаныч.

По-солдатски развернувшись кругом, Сруль покинул помещение, на прощание ахнув дверью. Дверь со скрипом вновь приоткрылась. Мимо процокали каблучки Сандры Новы, зачем-то спускавшейся вниз в столь неурочный час. «На свидание, наверное, спешит, – подумал Натаныч, – или на службу. Строчить в чекистский бложик».

Выпад старого козла и промелькнувшая тень Сандры Новы выбили вождя из колеи. Чтобы успокоить адреналиновую бурю, Натаныч, наконец, опрокинул в себя самогон. Нагретый первач кирпичом прошел по пищеводу, сверзился в желудок и совсем-было собрался вернуться, но Натаныч приказал ему оставаться на месте и первач нехотя подчинился. Только пряный дух ударил в нос так, что Натанычу пришлось наклониться и занюхать черепом Быдлата. По животу и душе разлилось тепло, мысли начали возвращаться в привычное русло.

С видом победителя Натаныч оглядел компанию. Все было в порядке. Соломон вещал о танках, Василиса ему внимала, держа в опущенной руке потухшую папиросину, Саша Давидович сочно храпел, Быдлат ему вторил. «Какие люди. Матерые. Соль земли. С такими горы свернуть можно, — с удовлетворением отметил вождь революции, — а если честно, говно правозащитное. Но на пушечное мясо сгодится». И Щаранский погрузился в думы, как он обустроит Россию.